Сета Лоу
Эмоции и аффекты являются ключевыми элементами создания, интерпретации и переживания пространства, а также неотъем- лемым компонентом создания мест (place-making). Трудно пред- ставить себе пространство или место без аффективности, которая с ним ассоциируется или встроена в него. Тем не менее среди эт- нографических работ не так уж много исследований взаимосвязи эмоций и аффектов с пространством и ее теоретического осмыс- ления. Именно по этой причине в настоящей главе предпринята попытка не просто сделать обзор соответствующей литературы и этнографических примеров, но и рассмотреть различные тео-
ретические основания, составляющие эту концептуальную рамку. При этом мы сосредоточимся на понимании отношений между эмоциями, аффектом и пространством таким образом, чтобы
дистанцироваться от традиционных способов анализа эмоций
и места наподобие привязанности к месту (place attachment) (Low 1992, Low and Altman 1992), воспоминаний о месте и исследова- ний, посвященных тому, как ландшафты пробуждают чувства, основанные на их символических значениях. Все эти отношения рассматриваются в главе 4, посвященной социальному констру-
ированию пространства. Концептуализация, к которой мы обратимся, подразумевает взаимные и постоянно меняющиеся отношения личных и кол- лективных эмоций с пространством и местом без необходи- мости задействовать психологические и биологические редук- ционистские модели. К подобному подходу относятся работы, посвященные аффектам, а также аффективной атмосфере и кли- мату, в которых содержится более продуктивный способ изуче- ния «ощущения» пространства и «чувства места». Добавление таких понятий, как эмоциональная реакция, аффект, аффектив- ная атмосфера, эмоциональный ландшафт и аффективный кли- мат, способствуют более нюансированному пониманию тОгО, что имеется в виду, когда люди ощущают место как «дарящее ощущение счастья», «безопасное» или «угрожающее». Цель за- ключается в разработке рабочих терминологии и методологии, позволяющих более продуктивно включать аффективные и эмо- циональные аспекты пространственного производства и опыта
в этнографическую практику.
ретические основания, составляющие эту концептуальную рамку. При этом мы сосредоточимся на понимании отношений между эмоциями, аффектом и пространством таким образом, чтобы
дистанцироваться от традиционных способов анализа эмоций
и места наподобие привязанности к месту (place attachment) (Low 1992, Low and Altman 1992), воспоминаний о месте и исследова- ний, посвященных тому, как ландшафты пробуждают чувства, основанные на их символических значениях. Все эти отношения рассматриваются в главе 4, посвященной социальному констру-
ированию пространства. Концептуализация, к которой мы обратимся, подразумевает взаимные и постоянно меняющиеся отношения личных и кол- лективных эмоций с пространством и местом без необходи- мости задействовать психологические и биологические редук- ционистские модели. К подобному подходу относятся работы, посвященные аффектам, а также аффективной атмосфере и кли- мату, в которых содержится более продуктивный способ изуче- ния «ощущения» пространства и «чувства места». Добавление таких понятий, как эмоциональная реакция, аффект, аффектив- ная атмосфера, эмоциональный ландшафт и аффективный кли- мат, способствуют более нюансированному пониманию тОгО, что имеется в виду, когда люди ощущают место как «дарящее ощущение счастья», «безопасное» или «угрожающее». Цель за- ключается в разработке рабочих терминологии и методологии, позволяющих более продуктивно включать аффективные и эмо- циональные аспекты пространственного производства и опыта
в этнографическую практику.
Аффект и пространство
Аффективный поворот 1990-х годов Теории аффекта дают новую основу для исследователей, интере- сующихся тем, как чувства влияют на повседневную жизнь, по-
литику, пространство и место и формируют их структуру. Этот «аффективный поворот» в значительной степени пришел на сме- ну прежним представлениям об эмоциях, предложив ряд направ- лений теоретического осмысления зоны контакта пространства/ эмоций/аффекта, хотя сторонники этого подхода по-прежнему пытаются справиться с характерным для психологических тео-
рий дуализмом «разум/тело». Как отмечает Рут Лис, ключевая идея заключается в том, что мы, люди, являемся телесными существами, обладающими подсознательными аффективными энер- гиями (intensities) и резонансами, которые настолько сильно влияют на наши политические и прочие убеждения или обуславливают их, что мы игнорируем эти аффективные энергии и резонансы себе же
во вред (Leys 2011: 436). Аффекты определяются как доидеологические феномены и опи- сываются как досубъективные, доличностные глубинные сгустки энергии (visceral intensities), которые влияют на наши мышление
и чувства. Бен Андерсон определяет аффект как некую трансперсональную способность, предполагающую, что тело
как подвергается аффекту, так и само его реализует в результате моди-
фикации поведения (to be affected and to affect) (Anderson 2006: 735). В большинстве обзоров теорий аффекта выделяются две основные траектории использования нейробиологических исследований для
подкрепления их аргументов (Leys 20II, Gregg and Seigworth 2010). Первый из этих подходов наиболее известен по работам Ив Ко-
софски Сэджвик (Sedgwick 2003) и Дэниела Лорда Смейла (Smail 2008). Сэджвик опирается на результаты исследований Томкинса и Экмана, где представлены доказательства «непреднамеренного, телесного объяснения эмоций» (Leys 20II: 439). В работах Сэджвик и Смейла аффекты оказываются врожденными и запрограмми- рованными, они запускаются мозгом-телом и функционируют за рамками сознания без когнитивного вмешательства. На вто-
рой подход повлияли монистические идеи Спинозы (Spinoza 1985 [1679] / Спиноза 2019), Джемса (James 1884 / Джемс 1984) и Де-
лёза —Гваттари (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари
2010). В рамках этого подхода аффект помещается в имманентность — средоточие вещей и отно- шений, а затем в сложные ассамбляжи, из которых начинают одно-
временно складываться тела и миры (Gregg and Seigworth 2010: 6). Такое представление об аффекте можно обнаружить в работах Брайана Массуми (Massumi 2002), Найджела Трифта (Thrift 2008),
Кэтлин Стюарт (Stewart 2007) и многих других авторов. В обоих указанных подходах аффект отделяется от эмоций: в понятии аффекта подчеркиваются транскорпоральные, нече- ловеческие и инфицирующие аспекты, способность влиять и ис- пытывать влияние (affect and to be affected), снимающую кон- цептуальные ограничения, которые возникают при понимании
эмоции в качестве индивидуально-личного опыта или ощущения. Некоторые авторы занимаются только аффектом, включая в него эмоции — для этого используется концепция имманентности Спи- нозы (Deleuze 2001) или отсутствие у аффекта агентности (Clough 2007, 2013). Делёз и Гваттари (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари 2010) определяют все человеческое и нечеловеческое через присущие им аффекты и интенсивности. Бен Андерсон (Anderson 2006) предлагает трехслойную модель, состоящую из самого глубокого, некогнитивного слоя аффектов, прекогнитивного слоя чувств, которые располагаются между аф- фектами и эмоциями, и когнитивного слоя осознаваемых и пере- живаемых эмоций. Другие авторы закрепляют понятие эмоции за артикуляцией аффекта и идеологии (Grossberg 2010) либо за социо- лингвистическим обозначением личного опыта в рамках социального и культурного мира (Anderson 2006). Как считает Массуми, эмоция есть субъективное содержание, социолингвистическая фик- сация некоего качества опыта, который начиная с этого момента определяется как личный. Эмоция — это интенсивность определенного уровня, конвенциональная, консенсусная точка включения интенсивности в семантически и семиотически сформированные прогрессии, в нарративизируемые схемы действия-реакции, в функцию и смысл.
Это интенсивность, которой обладают и которую осознают (Massumi
2002: 28 / Массуми 2020: 116). Во всех этих исследованиях эмоции предстают социокультурным закреплением аффекта в жизни людей при помощи личного опыта и создания смысла. В таком случае аффект подразумевает телес- ную интенсивность, способную к трансформации и изменениям межличностного характера. Аффекты распространяются от одно- го тела к другому посредством циркуляции, передачи и инфици- рования, что позволяет устранять границы между человеческим и нечеловеческим, и тем самым формируют альтернативные со- циальные структуры, такие как ассамбляжи, узлы, коллекции и сети аффективных потоков (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари 2010, Latour 2005 / Латур 2014, Amin and Thrift 2002 /
Амин и Трифт 2017). Антрополог Кэтлин Стюарт, опираясь на работы Делёза и Гват- тари, Массуми и других авторов, формулирует собственную кон- цепцию «ординарных аффектов» — «имеющих большую амплиту- ду колебаний разнообразных способностей влиять и испытывать влияние, которые привносят в повседневную жизнь непрерывное движение отношений, сцен, случайностей и чрезвычайных ситу- аций» (Stewart 2007: 2). Обращаясь к личным зарисовкам, Стю- арт определяет ординарные аффекты как масштабно циркулиру- ющие «общественные чувства», но в то же время это и «материя», из которой состоит внутренняя жизнь людей (Stewart 2007). Как и структуры чувства у Реймонда Уильямса, ординарные аффекты функционируют посредством тела в качестве способов познания и установления отношений, создавая зону контакта, где сходятся
власть, потоки, циркуляции и связи. Таким образом, Стюарт рассматривает ординарные аффекты как одновременно глубоко внутренний и широко распространенный феномен — при таком понимании в них обнаруживается та же самая динамика, которая наполняет концепции аффектив- ного климата и аффективной атмосферы (к ним мы обратимся в следующем разделе). И в том и в другом случае аффект цирку- лирует в телах, инкорпорирован в них и выражается посредством культурных и исторических кодов и ярлыков. Понятия «эмоция» и «чувство» используются для интерпретации ощущений в мас- штабах индивида, домашней среды или места проживания, где их смысл задается социальным конструированием и культурны-
ми практиками. Еще одним способом производства аффекта выступает раз- рушение и деградация антропогенной среды. Например, в ис- следовании Яэля Наваро-Яшина (Navaro-Yashin 2009) «руины» оказываются этнографическим инструментом для понимания пространственной меланхолии у людей, живущих в домах чужо- го народа после состоявшегося обмена греческого и турецкого населения на Кипре. В описании Наваро-Яшина у кипрских ту- рок, перебравшихся на северную часть острова после 1974 года, эмоциональная разрядка происходит благодаря имуществу и кон- кретным вещам, которые достались им от враждебного греческо- го сообщества. Это свойство предметов создает всепроникающую атмосферу мараза — чего-то вроде глубокой печали и депрессии. Свою аффективную роль руины играют и в оманском городе Бах- ле, где они вызывают ностальгию по истории и зарождающейся мощи современного национального государства (Limbert 2008)*. В рамках еще одного этнографического подхода к пространству и аффекту исследуются переплетения аффекта с идеологической сферой — функционирование политических и пространственных структур одновременно и на аффективном, и на идеологиче- ском уровнях. Уильям Мацарелла (Mazzarella 2009) утверждает, что обращение к аффекту открывает возможность для изучения общественных коммуникаций и их эмоционального воздействия. Два появляющихся в результате уровня коммуникации (аффек- тивный и идеологический) могут противоречить друг другу, в чем
и содержится стратегия понимания двусмысленных реакций на
пространство или окружающую среду.
Аффективный поворот 1990-х годов Теории аффекта дают новую основу для исследователей, интере- сующихся тем, как чувства влияют на повседневную жизнь, по-
литику, пространство и место и формируют их структуру. Этот «аффективный поворот» в значительной степени пришел на сме- ну прежним представлениям об эмоциях, предложив ряд направ- лений теоретического осмысления зоны контакта пространства/ эмоций/аффекта, хотя сторонники этого подхода по-прежнему пытаются справиться с характерным для психологических тео-
рий дуализмом «разум/тело». Как отмечает Рут Лис, ключевая идея заключается в том, что мы, люди, являемся телесными существами, обладающими подсознательными аффективными энер- гиями (intensities) и резонансами, которые настолько сильно влияют на наши политические и прочие убеждения или обуславливают их, что мы игнорируем эти аффективные энергии и резонансы себе же
во вред (Leys 2011: 436). Аффекты определяются как доидеологические феномены и опи- сываются как досубъективные, доличностные глубинные сгустки энергии (visceral intensities), которые влияют на наши мышление
и чувства. Бен Андерсон определяет аффект как некую трансперсональную способность, предполагающую, что тело
как подвергается аффекту, так и само его реализует в результате моди-
фикации поведения (to be affected and to affect) (Anderson 2006: 735). В большинстве обзоров теорий аффекта выделяются две основные траектории использования нейробиологических исследований для
подкрепления их аргументов (Leys 20II, Gregg and Seigworth 2010). Первый из этих подходов наиболее известен по работам Ив Ко-
софски Сэджвик (Sedgwick 2003) и Дэниела Лорда Смейла (Smail 2008). Сэджвик опирается на результаты исследований Томкинса и Экмана, где представлены доказательства «непреднамеренного, телесного объяснения эмоций» (Leys 20II: 439). В работах Сэджвик и Смейла аффекты оказываются врожденными и запрограмми- рованными, они запускаются мозгом-телом и функционируют за рамками сознания без когнитивного вмешательства. На вто-
рой подход повлияли монистические идеи Спинозы (Spinoza 1985 [1679] / Спиноза 2019), Джемса (James 1884 / Джемс 1984) и Де-
лёза —Гваттари (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари
2010). В рамках этого подхода аффект помещается в имманентность — средоточие вещей и отно- шений, а затем в сложные ассамбляжи, из которых начинают одно-
временно складываться тела и миры (Gregg and Seigworth 2010: 6). Такое представление об аффекте можно обнаружить в работах Брайана Массуми (Massumi 2002), Найджела Трифта (Thrift 2008),
Кэтлин Стюарт (Stewart 2007) и многих других авторов. В обоих указанных подходах аффект отделяется от эмоций: в понятии аффекта подчеркиваются транскорпоральные, нече- ловеческие и инфицирующие аспекты, способность влиять и ис- пытывать влияние (affect and to be affected), снимающую кон- цептуальные ограничения, которые возникают при понимании
эмоции в качестве индивидуально-личного опыта или ощущения. Некоторые авторы занимаются только аффектом, включая в него эмоции — для этого используется концепция имманентности Спи- нозы (Deleuze 2001) или отсутствие у аффекта агентности (Clough 2007, 2013). Делёз и Гваттари (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари 2010) определяют все человеческое и нечеловеческое через присущие им аффекты и интенсивности. Бен Андерсон (Anderson 2006) предлагает трехслойную модель, состоящую из самого глубокого, некогнитивного слоя аффектов, прекогнитивного слоя чувств, которые располагаются между аф- фектами и эмоциями, и когнитивного слоя осознаваемых и пере- живаемых эмоций. Другие авторы закрепляют понятие эмоции за артикуляцией аффекта и идеологии (Grossberg 2010) либо за социо- лингвистическим обозначением личного опыта в рамках социального и культурного мира (Anderson 2006). Как считает Массуми, эмоция есть субъективное содержание, социолингвистическая фик- сация некоего качества опыта, который начиная с этого момента определяется как личный. Эмоция — это интенсивность определенного уровня, конвенциональная, консенсусная точка включения интенсивности в семантически и семиотически сформированные прогрессии, в нарративизируемые схемы действия-реакции, в функцию и смысл.
Это интенсивность, которой обладают и которую осознают (Massumi
2002: 28 / Массуми 2020: 116). Во всех этих исследованиях эмоции предстают социокультурным закреплением аффекта в жизни людей при помощи личного опыта и создания смысла. В таком случае аффект подразумевает телес- ную интенсивность, способную к трансформации и изменениям межличностного характера. Аффекты распространяются от одно- го тела к другому посредством циркуляции, передачи и инфици- рования, что позволяет устранять границы между человеческим и нечеловеческим, и тем самым формируют альтернативные со- циальные структуры, такие как ассамбляжи, узлы, коллекции и сети аффективных потоков (Deleuze and Guattari 1987 / Делёз и Гваттари 2010, Latour 2005 / Латур 2014, Amin and Thrift 2002 /
Амин и Трифт 2017). Антрополог Кэтлин Стюарт, опираясь на работы Делёза и Гват- тари, Массуми и других авторов, формулирует собственную кон- цепцию «ординарных аффектов» — «имеющих большую амплиту- ду колебаний разнообразных способностей влиять и испытывать влияние, которые привносят в повседневную жизнь непрерывное движение отношений, сцен, случайностей и чрезвычайных ситу- аций» (Stewart 2007: 2). Обращаясь к личным зарисовкам, Стю- арт определяет ординарные аффекты как масштабно циркулиру- ющие «общественные чувства», но в то же время это и «материя», из которой состоит внутренняя жизнь людей (Stewart 2007). Как и структуры чувства у Реймонда Уильямса, ординарные аффекты функционируют посредством тела в качестве способов познания и установления отношений, создавая зону контакта, где сходятся
власть, потоки, циркуляции и связи. Таким образом, Стюарт рассматривает ординарные аффекты как одновременно глубоко внутренний и широко распространенный феномен — при таком понимании в них обнаруживается та же самая динамика, которая наполняет концепции аффектив- ного климата и аффективной атмосферы (к ним мы обратимся в следующем разделе). И в том и в другом случае аффект цирку- лирует в телах, инкорпорирован в них и выражается посредством культурных и исторических кодов и ярлыков. Понятия «эмоция» и «чувство» используются для интерпретации ощущений в мас- штабах индивида, домашней среды или места проживания, где их смысл задается социальным конструированием и культурны-
ми практиками. Еще одним способом производства аффекта выступает раз- рушение и деградация антропогенной среды. Например, в ис- следовании Яэля Наваро-Яшина (Navaro-Yashin 2009) «руины» оказываются этнографическим инструментом для понимания пространственной меланхолии у людей, живущих в домах чужо- го народа после состоявшегося обмена греческого и турецкого населения на Кипре. В описании Наваро-Яшина у кипрских ту- рок, перебравшихся на северную часть острова после 1974 года, эмоциональная разрядка происходит благодаря имуществу и кон- кретным вещам, которые достались им от враждебного греческо- го сообщества. Это свойство предметов создает всепроникающую атмосферу мараза — чего-то вроде глубокой печали и депрессии. Свою аффективную роль руины играют и в оманском городе Бах- ле, где они вызывают ностальгию по истории и зарождающейся мощи современного национального государства (Limbert 2008)*. В рамках еще одного этнографического подхода к пространству и аффекту исследуются переплетения аффекта с идеологической сферой — функционирование политических и пространственных структур одновременно и на аффективном, и на идеологиче- ском уровнях. Уильям Мацарелла (Mazzarella 2009) утверждает, что обращение к аффекту открывает возможность для изучения общественных коммуникаций и их эмоционального воздействия. Два появляющихся в результате уровня коммуникации (аффек- тивный и идеологический) могут противоречить друг другу, в чем
и содержится стратегия понимания двусмысленных реакций на
пространство или окружающую среду.
